что крысы не умеют улыбаться. Гадриэль фыркнул и снисходительно кивнул.
– Вот и славно, вот и договорились, ну, куда я без тебя, правда, – подластилась к нему Ада, улыбнувшись.
Она спустила крыса на пол, и тот, постояв пару секунд, часто задышал, принялся перебирать лапками, и вдруг, сорвавшись с места, понёсся прочь, в тёмный коридор.
– Эй, не так быстро, товарищ! – только и успела крикнуть Ада, выбегая вслед за Гадриэлем в зияющую чёрную пасть тёмного коридора, за спасительный круг света дневной лампы.
Глава 16
Каждый шаг Ады и даже топот крохотных лапок Гадриэля эхом отзывался в гулкой пустоте тёмного коридора. Красная бесполезная лампа, служившая вроде как аварийной, тускло мерцала под потолком где-то в его начале, не проливая даже капли света в эту бездонную черноту.
Ада шла за крысом, видя его буквально только духовным своим зрением и ориентируясь лишь на шорох его шажков, потому как не видно было ни зги. Выключатель находился при входе в цокольный этаж, где-то у лестницы, но Ада не помнила где именно, да и работал он через раз. Странно, конечно, но лампу эту местный электрик дядя Боря менял по два раза в неделю. Она постоянно перегорала, то и дело взрывалась и осыпалась осколками на пол, грозя попасть в глаза, замыкала.
– Здесь явно что-то есть, – проговорила Ада вслух, – Я давно это поняла. Приборы не зря так реагируют, всё неспроста. И я уверена, что место силы здесь, но я хожу вокруг. Без тебя, дружок, мне его не обнаружить. Ты один чувствуешь его безошибочно. Давай, мой хороший, веди нас к нему.
Гадриэль запыхтел и ускорил шаги. Коридор вокруг, казалось, расширился, и сейчас не имел границ, чёрная, беспроглядная темнота, начинаясь на кончиках пальцев, вытянутых вперёд рук Ады, простиралась бескрайней Вселенной в неизвестность, у неё не было конца. Где-то там, вдали, замерцал голубоватый огонёк, вспыхнул и пропал.
Ада нахмурилась – не хватало ещё здесь блудничков. Так она называла души, что не нашли покоя после смерти и теперь блуждают на грани миров. Это происходило по разным причинам – слишком быстрая смерть, усиленная борьба за жизнь во время агонии и сопротивление смерти, попытка врачей вытянуть с того света и реанимировать того, чей срок пришёл.
Часто такие души оставались на месте, где они умерли, не завершив перехода в иной мир, в мир духов. Они блуждали в мире живых, проявляя себя шорохами, шёпотками, перепадами электричества, пропажей вещей, которые «вот только лежали здесь, а теперь пропали», странными звуками в пустых комнатах.
Ада не то чтобы не любила блудничков, однако старалась не пересекаться с ними. Они отнимали много сил, потому что настойчиво пытались выйти на контакт, быть услышанными и пролезть хоть как-то в мир живых. Они искали выход к живым. И Ада была для таких душ подходящим объектом. Они тянулись к ней, словно светлячки к керосиновой лампе, стоящей в летних сумерках на столе веранды, бились в её стекло…
Голубоватый огонёк замер, задрожал и потянулся вдруг смазанным, бледным пятном в её сторону.
– О, нет, – Ада закатила глаза, – Только не сейчас, пожалуйста. Я же на смене, мне нужно быстро вернуться в отделение. Уходи! В другой раз, ладно?
Но «светлячок» не отставал, он приблизился к Аде, и, держась на расстоянии всего нескольких шагов от неё, поплыл сзади. Ада вздохнула.
– Гадриэль, миленький, как ты? Чуешь что-нибудь?
Крыс молчал, не отвечая и не реагируя, лишь пыхтя и тыкаясь носом в разные двери. Иногда он сворачивал в тупиковые коридорчики и уходящие в темноту длинные коридоры, но каждый раз возвращался обратно в основной. Всё было не то. Ада потеряла счёт времени в этой темноте. Тут не властвовало время. Лишь темнота. Вечность.
Ада начинала нервничать и тут вдруг крыс резко завернул в какой-то очередной крохотный проходик, где можно было разве что прокатить узкую каталку или пройти строго по одному.
– Наверное, техническое помещение какое-то, – подумала Ада.
Гадриэль заверещал, прыгая на ногу Ады, заскрёбся в невидимую преграду. Ада достала из кармана коробок со спичками, взятый на всякий случай. Телефон она даже и не думала брать, по опыту зная всю бесполезность техники в таких местах. Он остался лежать в кармане её белого халата в предбаннике родовой. Сюда она пошла в одном медицинском костюме с коротким рукавом.
Огонёк спички выхватил из темноты тупик, заканчивающийся дверью. Дверь была железной, но такой старой и обшарпанной, что непонятно было, какого цвета она была изначально. Ржавчина изъела её основательно, ошмётки краски свисали струпьями, осыпаясь на кафельный пыльный пол. Видно было, что тут давно уже не ступала нога человека. Спичка погасла. Ада взялась за грязную ручку и повернула её, попыталась толкнуть дверь, но та не поддалась. Ада навалилась сильнее, но снова без толку.
Гадриэль пискнул нетерпеливо, как он это делал обычно, просясь на плечо. Ада присела, и крыс тут же вскарабкался и запищал ей в ухо, покусывая за мочку и словно говоря:
– Смотри туда!
Ада снова зажгла спичку и задрала голову наверх – над дверью был широкий косяк. Ада встала на цыпочки и пошарила рукой. Что-то звякнуло, свалившись на пол. Ключ!
Ада нащупала его на полу и быстро вставила в замочную скважину. Поворот, ещё поворот – замок с трудом, но всё же поддался ей.
Она толкнула дверь и волна затхлого, тяжёлого воздуха ударила ей в нос. Ада зажмурилась, оглянулась. Голубоватый огонёк так и мерцал за её спиной, держась на расстоянии метров двух.
– Вот привязался, – пробурчала Ада себе под нос.
Она вошла в комнату и закрыла за собой дверь, навалившись на неё спиной.
– Ты уверен, что это здесь, Гадриэль?
Крыс пискнул, заволновался, заелозил на плече Ады, цепляясь коготками за одежду, быстро сполз вниз на пол.
– Да-а, это здесь, – протянула Ада, закрывая глаза и выставляя вперёд руки, – Ты не ошибся. Да здесь просто кладезь энергии.
Она зажгла третью спичку, осмотрелась бегло. Комната представляла собой небольшое, примерно три на три метра помещение, с кафельными грязными стенами, свисающей с потолка лампой и грудой тряпья в углу. Вдоль стен стояли три каталки, очень старые и покрытые толстым слоем пыли, колёса их проржавели и застопорились, металлическая поверхность каталок покрыта была пятнами, бурыми и чёрными.
– Что здесь было? – сощурилась Ада.
И тут же, подобно молнии, перед глазами её пронеслись кадры: двое санитаров везут на каталке женщину в белой сорочке, всю испачканной пятнами свежей крови, руки и ноги её связаны бинтами, лицо прикрыто простынёй. Женщина мертва. Рядом с ней на каталке, под самым её боком, лежит мёртвый младенец, с голубой кожей и запавшим родничком.
– Жалко её, – переговариваются между собой молодые санитары – студенты медицинского ВУЗа, – Такая молодая была. Первые роды говорят.
– А что случилось-то?
– Не знаю, – первый санитар оглядывается кругом и, склонившись к напарнику, торопливо шепчет, – Там, говорят, была врачебная ошибка, что-то пошло не так. Роды в тазовом предлежании, то ли развернулся плод не так, то ли ещё что, встал короче лицом в родовом канале, и ни туда, ни сюда. Ты же знаешь, в таких случаях только плодоразрушающая операция делается, подбородком ребенок цепляется, ну и всё. Ну, а там, пока решались, у матери кровотечение открылось проффузное, отслойка плаценты пошла, ну и всё. Конец. И когда она умерла, младенца и вызволили, да только он тоже уже того. Погиб.
– Ну и жуть.
– Жуть. Ну, патологоанатом напишет что-нибудь, я уверен. Своих не выдаст. Замажут всё. Напишут официальную версию, мол, отслойка плаценты, ничего не успели сделать и всё.
Санитары вкатили каталку в комнату, и, заперев дверь, положили ключ сверху, на широкий косяк.
– Завтра утром приедут ребята и заберут в морг. Пошли отсюда скорее, как-то здесь неуютно, я себя здесь чувствую всегда, словно меня живьём в гроб положили.
– М-да, место то ещё.
